В ряду великих моментов нынешней великой революции одним из самых значительных является уничтожение главной цитадели самодержавия — угнетения евреев. Мы всегда знали, что не может быть достигнуто раскрепощение России, пока существуют ограничения и преследование еврейского народа. За время войны царское правительство взяло совершенно правильную для себя позицию. Оно повело борьбу внешнюю и изнутри, оно особенно усиленно стало сеять антисемитизм на фронте и в тылу.
Мы понимали всю опасность этого и хотели бороться с этим злом, ставя во всю ширь еврейский вопрос. К сожалению, мы в этом встретили противодействие не только со стороны прихвостней и прислужников старого режима, но и со стороны тех общественных слоев, которые, казалось бы, должны были понимать все зло правительственной политики. Но мы, представители революционной России, понимаем, что в этом вопросе не может быть поворота. Всякий поворот — каждый шаг назад, был бы крушением революции, и мы — тот класс, которого я являюсь представителем и идеологом, этого не допустим.
Чхеидзе Николай Семенович (1864, с. Пути Кутаисской губ. - 1926, Левиль, ок. Парижа)- один из лидеров меньшевиков. Во время Февральской рев. 1917 стал первым председателем Петрогр. Совета рабочих и солдатских депутатов, был членом Временного комитета Гос. Думы. Вошел в созданный Временный совет Росс. Республики (Предпарламент). Уехал в отпуск в Грузию, где узнал об Октябрьском перевороте, который не принял, и в Россию не вернулся. В 1918 был избран председателем Закавказского Сейма, а после образования Грузинской Республики стал председателем ее Учредительного собрания, принимал участие в выработке конституции страны. В 1921, после вторжения в Грузию Красной Армии, вместе с правительством выехал из Батуми за границу (Франция, Левиль), где участвовал в деятельности эмигрантской социал-демократии. Был болен туберкулезом, покончил жизнь самоубийством (62 года). года).
Ни жены, ни семьи, ни детей*. За что он боролся и что ему было нужно? Счастье рабочих и крестьян? Эмансипация евреев? Не верю.
Чхеидзе в Думе, 1917.
А.Солженицын, Красное колесо, Октябрь Шестнадцатого, Узел II
Для Чхеидзе России вообще сроду не было [для него и Грузии не было], у Чхеидзе – порхающая лёгкость мелкой фракции, ни на что не влияющей, ни за что не ответственной, но имеющей законный ораторский час. А для чего ж ещё Дума? – вот именно для того, чтобы по часу и по часу заставлять выслушивать себя. В комиссиях работать не надо, сидеть-изучать думские материалы не надо, а говорить – пожалуйста, нисколько не отвечая за выводы, никуда не ведя собрания.
Дикция у Чхеидзе неясная, гортанный клёкот, но ему самому это не мешает, не сдерживает разлёта речи. В отведенный ему час он – самый первый и сильный в Думе человек и бесстрашно размолачивает всех этих помещиков, капиталистов и финансистов, от монархистов до прогрессистов, не упуская огрызаться и на кадетов.
…пламенный публицист, недоученик кутаисской гимназии, харьковского ветеринарного, годичный вольнослушатель одесского университета, тут же и жалеет презирающе эту трусливо-классовую Думу, и в учительном тоне объясняет ей и выговаривает…
Голова оратора и среднего-то ростом приходится лишь чуть выше председательской кафедры. А Чхеидзе и вовсе утоплен где-то ниже. Очень крикливо, но не этого выступления опасается величественный Председатель, кто ж обращает внимание на Чхеидзе?
А.Солженицын, Красное колесо, Март Семнадцатого, Узел III
Сегодня в большом думском зале опять шумела солдатская секция Совета – а через коридор от неё в неудобной, уже завтра уступаемой комнате, здесь последний день, заседал Исполнительный Комитет. И председательствовал на нём, как всегда, Чхеидзе.
Своё председательство в Совете и Исполнительном Комитете Чхеидзе понимал как важнейшую службу революции, важнейший пост революции, – и не тщеславно это понимал, как выросшее своё значение (он без колебания отказался стать министром), но как возможность послужить тому, к чему шла вся его политическая жизнь.
Тут совсем некстати кто-то влез, что петроградское духовенство обнаглело и просит допустить его до участия в похоронах жертв. Это всех возмутило в ИК: похороны с духовенством потеряли бы всякий революционный пафос, а сбились бы на поповщину. Сам Чхеидзе испытывал к попам отвращение как к тараканам или к лягушкам, его передёргивало всего, он даже представить не хотел такой отвратительной картины. Отказали.
* Дополнение по Чхеидзе. Пишет Виктор Чернов, 9 апреля 1917 г.:
Чхеидзе не был «человеком короткого дыхания». Во время переговоров контактной комиссии с Временным правительством его вызвали к телефону и сообщили, что его любимый сын, принявшись чистить оказавшееся заряженным ружье, нечаянно застрелился.
Со стоицизмом древнего римлянина заключил он в себе налетевшую душевную бурю и с застывшим в трагическую каменную маску лицом остался на своем посту. Слишком огромны в его глазах были стоявшие тогда перед советской демократией «проклятые вопросы» революции, чтобы он мог себе позволить уйти от них для того, чтобы погрузиться в личное горе. И большинство из тех, кто продолжал переговоры в его присутствии, даже и не подозревали, что пережил он, когда его вызвали на минуту из комнаты и когда он вернулся побледневший, со смертью в душе, но подавивший силою воли всё личное — ради общего, ради революции.
Газета "Правда" того же дня:
Чхеидзе извещает друзей и знакомых о трагической кончине дорогого сына Стасика. Вынос тела из квартиры (8-я Рождественская [Советскаая], д. 49, кв. 49) на Николаевский [Московский] вокзал для следования на Кавказ состоится в среду, 11 апреля, в 4 часа дня.
WebPage Visits
